Миром правит справедливость.
"Как ты здесь вырос, исполин?" - спрашиваю я у огромного старого тополя, одиноко стоящего посреди замёрзшей степи. Он молчит в ответ. Ветер протяжно воет, шевеля его жёсткую, выцветшую листву.
Самое тихое, глубокое и возвышенное в мире счастье просто от осознания себя в мире никогда меня не покидает.
Вид оледенелой пустоши в объятиях утренней изморози нагоняет лёгкую меланхолию. Долгая равнина, сплошь покрытая кристалликами инея, напоминает солончак.
Облетевшая сквозная рощица виднеется неподалёку, а за ней - километры морозной пустоты, теряющиеся в белёсом тумане.
От вида тонкой нити ломаного горизонта под розоватым предрассветным небом меж тонкими голыми ветками пробегает тихая рябь по подземному озеру моих самых глубоких чувств.
Иногда мне становится стыдно от того, что мне постоянно хочется просить прощенья неизвестно за что у тех, кто ввиду своей древности и инакости образа мышления и жизни просто не способен придать этому значение. Может, я прошу прощения за то, что я не понимаю хода мысли этой нечеловеческой формы жизни.
Самое тихое, глубокое и возвышенное в мире счастье просто от осознания себя в мире никогда меня не покидает.
Вид оледенелой пустоши в объятиях утренней изморози нагоняет лёгкую меланхолию. Долгая равнина, сплошь покрытая кристалликами инея, напоминает солончак.
Облетевшая сквозная рощица виднеется неподалёку, а за ней - километры морозной пустоты, теряющиеся в белёсом тумане.
От вида тонкой нити ломаного горизонта под розоватым предрассветным небом меж тонкими голыми ветками пробегает тихая рябь по подземному озеру моих самых глубоких чувств.
Иногда мне становится стыдно от того, что мне постоянно хочется просить прощенья неизвестно за что у тех, кто ввиду своей древности и инакости образа мышления и жизни просто не способен придать этому значение. Может, я прошу прощения за то, что я не понимаю хода мысли этой нечеловеческой формы жизни.