Казнь Риллори Манха

[evoelyany]

Этот фрагмент ужасен. Но записать его было необходимо, как необходимо будет его потом переписать.

Мидне на своё горе стоял в переднем ряду. Собралось много людей, все жарко обсуждали случившееся, но пока ничего не делали. Командир корпуса стоял в нескольких метрах от него. Его ещё недавно красивое молодое лицо сейчас было в синяках и отёках, в уголках губ и под носом прилипла засохшая кровь, руки у него были связаны, тёмные волосы на непокрытой голове были взъерошенные, в некоторых местах слипшиеся от крови и грязи. Но стоял он прямо, расправив плечи, хотя в глазах его читался немалый испуг. Землю после дождя (которые в этих проклятых краях случались по два раза за неделю) размыло, и теперь все до единого были по колено в жидкой грязи. Кто-то не преминул плюнуть под ноги бывшему командиру, которого ещё недавно слушался беспрекословно. Но Риллори Манха даже не обратил на это внимания.
Наконец пришёл тот, кого все ждали. Демон-генерал. Мидне стыдился из-за того, какое прозвище придумал этому человеку, но с самого первого раза, как он его увидел, иной ассоциации возникнуть не могло. У этого человека было идеальное скульптурное лицо, точно в самом деле было выточено из камня, небольшая борода, переходящая в бакенбарды, густые волосы, струящиеся тёмным водопадом по плечам, брови-утёсы, под которыми были две бездны – чёрные глаза, в которых не отражалось света. Мидне всегда чудилось, что где-то в глубине этих глаз тлели угли, неважно насколько спокойным было лицо, но, казалось, стоить легонько дунуть, пикнуть, даже взглянуть на секунду – и эти угли вспыхнут с невиданной силой и испепелят тебя до костей. Демон никогда не был спокоен, его хладнокровие всегда было лишь сдерживаемой яростью, демон в ярости был всегда, даже в часы его сна. Огромный, почти двухметровый, он никогда не ходил, он всегда почти бежал, исполинскими метровыми шагами мерея землю. И сейчас он шёл стремительно, как и всегда, разбрызгивая грязную жижу луж во все стороны. Ему было наплевать, что и сам он весь в грязи, что его дорогая одежда безнадёжно загублена, что вода в лужах была холодная, что все окружающие попадали под крупные брызги из-под его кованых сапог; он был выше всего этого. Угольно-чёрный тяжёлый плащ из плотной шерстяной ткани полз позади него, напоминая Мидне сложенные тёмные крылья существ, изображения которых он видел в книгах. На шее у него был крупный ромбовидный талисман, с изображением Символа Всевышних. Полы его плаща были вымазаны в грязи и крови.
Демон остановился возле Риллори и поглядел в его заплывшие глаза.
- Манха? – спросил он резко, словно каркнул.
Бывший командир корпуса кивнул, не поднимая глаз. Мидне увидел, как раздуваются ноздри демона, как предельно напряглись под кожей мышцы его челюсти, шеи, рук, он видел то, каких усилий требовалось демону не выхватить немедленно саблю и не разрубить дерзкого дезертира пополам. Но сомнений быть не могло: он убьёт Риллори и только затем сдерживается сейчас, чтоб его смерть не была слишком лёгкой, казнить бывшего командира корпуса надо по закону.
- Ты нарушил приказ, Риллори Манха, - сквозь зубы просвистел генерал, - Ты это осознаёшь?
- Да, - глухо ответил тот.
- Почему ты струсил? – спросил демон ещё более натянутым голосом.
- Я не…
- Молчать!!! – выкрикнул он громогласно.
Очень странно. Зачем спрашивать, если не желаешь слышать ответ? Мидне стало страшно. Струсил? Риллори Манха струсил? Это до сих пор не могло уложиться в его голове. Он вспомнил, как Риллори постоянно беспокоился о состоянии солдат, никогда не заставляя их делать больше, чем те могли, вспомнил, как командир в одиночку, вооружённый лишь копьём со знаменем, раскидывал язычников, которые бросались на него, точно голодные шакалы, вспомнил, как он грудью заслонил Данха от летящей стрелы и как дальше, обломав её, попавшую ему в левое плечо, продолжил сражаться. Этот человек струсил? Немыслимо. Мидне поглядел на Данха, который стоял рядом с ним, надеясь увидеть в его глазах отголоски тех же мыслей, но Данх был зол. «Предатель! Предатель!» - кричал его взгляд. Мидне почувствовал себя белой вороной. Почему Данх забыл самоотверженность Риллори? А почему сам Риллори тогда о ней забыл? Неужели действительно струсил тогда? Мидне раздирали противоречивые чувства. С одной стороны – поступок Риллори никак иначе, чем трусость, расценить просто невозможно, но с другой – разве мог человек, проявляющий чудеса храбрости, испугаться деревни почти без ополчения? Даже самый последний трус не побоится напасть на такую цель. А Риллори приказал отступать.
- Твоё наказание, - продолжал демон, - будет соответствовать твоему преступлению. Но не ты один совершил это преступление, - генерал поглядел на солдат корпуса.
Мидне показалось, что взгляд демона остановился на нём. Он вздрогнул и отвернулся, зажмурившись.
- Каждый пятый из этого войска умрёт.
- НЕТ! – вскричал Риллори нечеловеческим голосом, - Что угодно со мной, но они не при чём! Умоляю!!
- Заткни свой поганый рот, трус!! – закричал ещё громче демон и ударил Риллори по лицу.
Тот повалился в грязь, но тут же встал.
Мидне почувствовал, что дрожит всем телом. Он прикусил губу до крови, но не разжал зубов. Только бы сейчас не зарыдать! «Держись, держись, Мидне!» - шептал он себе мысленно. Риллори вырывался, но его держали крепко, а рот ему заткнули кляпом.
Ра-два-три-четыре-пять. Мидне закрыл глаза, сжал в руках свой талисман на шее, и судорожно шептал губами молитву. Кого-то схватили. Послышались протестующее мычание бывшего командира и чьи-то хнычущие стоны. Мидне хотел бы заткнуть ещё и уши, но для этого ему нужно было отпустить талисман, что было немыслимо. Прозвучал свист сабли и глухой удар, потом всплеск. Мидне почувствовал запах крови.
Раз-два-три-четыре-пять. «Господь Шелор Всевышний, умоляю, только не я!» - мысленно молил Мидне. Зажмуренные глаза его увлажнились. Снова душераздирающее мычанье командира, чьи-то несвязные гневные крики, свист сабли, удар, всплеск. Мидне приоткрыл глаза. Он мог смотреть только в землю, никуда больше. В луже, где он стоял ногами, распространялась кровь. Ужас окатил его. Сам того не желая, он глянул чуть дальше и увидел наполовину утопленную в грязи голову Бахнарта, того, кто ещё недавно перевязывал его, Мидне, раны. Где-то вдалеке глухо прозвучал громовой раскат. Сейчас снова будет дождь. Это хорошо, потому что юноша больше не мог сдерживать слёзы. От вида отрубленной головы ему сделалось дурно и ноги подкосились, Мидне почувствовал, что теряет сознание. Данх подставил ему плечо, чтоб тот не упал. Мидне поднял глаза и увидел во взгляде Данха болезненный гнев.
И вот, снова: раз-два-три... «Всевышние! – взмолился Мидне, увидев, что человек, который отсчитывал, неотвратимо приближается к нему, - Именем Шелора и Гахатария, во имя Святейшего Острова! Умоляю! УМОЛЯЮ! Пусть это буду не я! Всевышние! Святые братья, творцы земли и неба, молю вас во имя всего святого, пусть это буду не я! Пожалуйста!» - мысли перепутались, поочерёдно с именами святых и Всевышних в сознании Мидне проносилась только одна фраза: «Пусть это буду не я!»
…четыре-пять. Тяжёлая рука палача приземлилась на чьё-то плечо. Мидне был в таком состоянии, что даже не мог осознать его это плечо или нет. Но тут вдруг опора слева исчезла, и Мидне упал на колени. Пятым был Данх. Юноша поднял заслонённые пеленой слёз глаза на товарища. Его фигура расплывалась перед взором. Мидне пытался смахнуть слёзы, но руки его по-прежнему были сцеплены в замок так крепко, что потребовалось некоторых усилий, чтоб разомкнуть их. Ему не хотелось, чтоб его друг и товарищ погибал вот так, но он всё равно шептал мысленно: «Спасибо, Шелор! Спасибо, Гахатарий! Всевышние, я не забуду вашей милости!»
- Предатель! – услышал он вдруг разъярённый голос, - Ты струсил и теперь мы все за это платим! Будь ты проклят, Риллори Манха! – кричал Данх.
Гром ударил ещё раз, и по лужам зазвенели и забулькали тяжёлые капли, сначала редкие, а потом всё сильней. Командир мучительно пытался промычать что-то внятное, но у него получился лишь сдавленный стон.
Мидне видел, как Данх добровольно подставил шею под саблю, как сабля рассекла воздух и, ярко блеснув, одним ударом отрезала ему голову. Голова Данха плюхнулась в лужу, обезглавленное кровоточащее тело упало в другую сторону. Мидне зажал рот руками, подавляя рвотные позывы, его непременно бы вырвало, если бы он хоть что-нибудь перед этим ел. Сейчас ему казалось, что он выплюнет наружу свой собственный желудок. Но этого не случилось. Солдат, стоящий справа, побоявшись, что на скрючившегося в грязи юнца обратят внимание, рывком поставил его на ноги. Мидне мысленно поблагодарил его.
Дождь забарабанил и зазвенел по латным доспехам, шлемам, захлюпал по лужам, с каждой каплей всё звонче. Гремел гром. Дожди случались редко и считались слезами Гахатария в тех дальних краях, откуда они прибыли. Мидне казалось, что те родные края ему приснились. Здесь, в тысячах километрах от них, они казались миражом, какие часто бывали в пустынях. В этих мокрых, туманных местах, где зима долгая и холодная, холмы пропитаны влагой, а грязь никогда не становится доброй пылью, те далёкие-предалёкие родные места превратились в осколки воспоминаний. Мидне в глубине души понимал, что никогда больше не увидит их.
Он не хотел, но не мог не глядеть на то, как дождевые струи ласково лизали искажённое смертью лицо Данха, лицо Бахнарта и третьего несчастного.
Роковой отсчёт, между тем, шёл дальше. Раз-два-три-четыре-пять. И ещё чья-то голова полетела в грязь. Раз-два-три-четыре-пять. У Мидне звенело в ушах от запаха крови. Он умолял себя об одном: не потерять сознание.
«В каждом есть добро» - говорил Данх когда-то. Тогда, когда воспоминания о родной земле ещё не зазвенели разбитыми осколками в сердцах воинов и когда ещё не был сломлен тот, другой Данх, который верил в свои слова. Но «Предатель!» кричал не этот Данх. Его товарищ, который верил в добро, умер давным-давно, остался лишь остервенелый фанатик, которому только что отсекли голову. Теперь оба Данха мертвы, а Мидне остался жить. «А жив ли я?» - вдруг спросил он у себя и почему-то не захотел сам себе отвечать.
Он не понял, сколько времени стоят так, с зажмуренными глазами, беззвучно умываясь слезами, которые, на его счастье, смывал дождь. Но вот, наконец, часы, а может, лишь минуты спустя кровопролитие кончилось.
- Риллори Манха, – в такт громовым раскатам прозвучал голос генерала, который доселе равнодушно смотрел на то, как казнят невинных солдат, - тебе это больше не понадобится, сказал он, вынимая из-под одежды Риллори его талисман с символом Всевышних.
Риллори, наконец, выплюнул кляп и с болью в голосе сказал демону:
- Почему?! Вы лишите меня жизни, но зачем лишать меня… - он сплюнул кровь, - …моей веры?!
- Ты сам отрёкся от неё, когда струсил, - холодно ответил генерал.
- Нет! – вскричал командир корпуса, - Я не струсил! Это было… это было…
- Это была трусость, - закончил демон.
- Нет, это было милосердие.
- Милосердие? А разве не учили тебя простой истине, что смерть – высшее милосердие?!
- Учили, но я… - он отдышался, - …не согласен. Не всегда…
Мидне ещё раз убедился в том, что Риллори был очень храбрым человеком. Сказать такое в лицо генералу! И не просто генералу, а второму лицу после духовного лидера всего похода! Почему? Из отваги или просто потому что ему нечего терять? Ещё сильнее разгорелись противоречия в сердце Мидне.
Демон ударил его по лицу ещё раз. Риллори снова упал в грязь. И снова поднялся.
- И ты просишь не лишать тебя веры?! – вскричал он, - Да ты УЖЕ её лишился!
Угли в глазах генерала наконец-то разгорелись, две чёрных бездны под утёсами бровей горели фанатическим огнём.
- Я покажу тебе настоящее милосердие! – с ненавистью просвистел он и, опять схватившись за талисман командира корпуса, с силой дёрнул его. Но верёвка оказалась крепкой – она не лопнула. Риллори повалился в грязь и, не успей вовремя выставить связанные руки, упал бы лицом. В гневе генерал дёрнул ещё раз, но и в этот раз она не порвалась, только ещё сильнее вдавилась в кожу на шее Риллори, от резкого рывка командир всё-таки упал в лужу лицом. Демон, вконец рассвирепев, вынул кинжал и перерезал проклятый шнурок. Риллори приподнялся и поглядел на свой металлический ромбик-талисман в руках генерала глазами матери, у которой отняли дитя.
Демон остался холоден к его немой мольбе.
- Милосердие! – сказал он с издёвкой, - Неужели ты думаешь, что лучше Всевышних знаешь, что это такое?! Неужели ты возомнил, что человек выше БОГА?! – он сделал на последнем слове такой сильный упор, что, например, Мидне, будь он на месте Риллори, не смог бы вымолвить и звука в ответ.
Но Риллори смог. Он поднялся сначала на колени, а потом встал на полусогнутые ноги и, поглядев в глаза генералу, ответил безо всякой тени страха спокойным голосом:
- Нет. Не человек выше Бога, а… - но он не договорил, очередной удар тяжёлой руки генерала по лицу свалил его с ног, и он больше не поднимался.
- Вздёрнуть его, - разворачиваясь, сказал демон.
Это было наказание для неверных. Мидне и представить себе не мог, какую душевную боль испытывал его бывший командир. Никого, кроме язычников, не казнили таким образом.
Для начала Риллори развязали руки и раздели донага, чтоб одежда даже самым малым образом не облегчала его страдания, потом, подыскав подходящее дерево, связали руки снова и за руки привязали на такой сук этого дерева, чтоб ноги у него не доставали до земли и чтоб они не могли опереться за какую-нибудь другую ветку. Для этого даже обломали несколько веток. И, в довершение всего, когда обнажённый Риллори был подвешен, как кусок мяса, ему нужно было сделать несколько надрезов. Это генерал захотел сделать лично. Он вспорол ему, не смертельно, но глубоко, кожу на ногах, груди, спине, животе и руках. Чтоб дать крови медленно стекать вниз, обагряя мокрую землю и примешиваясь к мутной воде луж. Но в этих краях это была не настолько страшная смерть, как, например, на родине, где от палящего солнца раны начинали гноиться и на них садились слепни. Слёзы Гахатария нежно и ласково омывали его измученное тело. Дождь всё лил. Риллори напоминал Мидне пучок пустынной травы, за которой его когда-то посылала мать. Среди песков это была, на многие километры, единственная жизнь, и Мидне отчаянно не хотелось срывать её.
«Не человек выше Бога, а…» - что? Что же он хотел сказать? Что может быть выше Бога? Эти грешные мысли не покидали голову Мидне ещё долго.
У корпуса появился новый командир, пока что – это демон, а потом назначат кого-нибудь ещё. Они уходили. В чащу, где засели проклятые языческие партизаны. Уходя Мидне обернулся и поглядел в последний раз на бывшего командира, чей силуэт был уже вдалеке, его натянутое тело напоминало подвешенного зайца, которые водились в этих краях. «Что же ты хотел сказать?» - спросил юноша мысленно. Но ответа не последовало, и он поспешил вслед за остальными, больше не оборачиваясь.

Риллори висел, подвешенный за руки, радуясь последнему подарку жизни – дождю. Он чувствовал, как его кровь, смешиваясь с дождевыми струями, стекала вниз по обнажённому телу, наполняла лужу под его ногами и попадала в юркий поток небесных слёз. Гремел гром. «Не меня ли ты оплакиваешь, Всевышний Гахатарий?! – спросил он, глядя в небо, - Прости раба своего за все грехи». Риллори отчаянно хотел попросить прощёнья у Всевышних за то, что дал слабину и приказал корпусу отступать, это ведь и было его главным грехом, за который его казнили, как язычника. Но в последние часы жизни он не мог допускать в мыслях фальши и потому не стал заставлять себя раскаиваться в том, что не является преступлением. Он поступил так по зову сердца.
- Великий Шелор и Святой Брат Гахатарий, - шептал он губами, - Простите меня за то, что я не солдат святого Вашего воинства и не хранитель слова Вашего. Я только человек.
Ливень громко звенел, не давая Риллори расслышать самого себя. Время шло, постепенно сливаясь с музыкой дождя. Смерть медленно и тягуче овладевала им.
Неизвестно сколько часов спустя дождь прекратился. Бывший командир корпуса сквозь смертную пелену наблюдал вечернюю зарю чужого края. Солнце красной прозрачной кровью обливало его глаза, лицо и тело, которое и без того уже напоминало окровавленную тушу зверя. Почти вся кровь уже стекла вниз, образовав под его ногами небольшое багровое болотце, в котором кровь была перемешана с дождевой водой и грязью. Закат разукрасил выплакавшееся небо тысячами оттенков, это было так красиво, что даже на пороге смерти Риллори не мог не восхищаться. Силы покидали его. Он мысленно благодарил Всевышних за то, что они позволили ему умереть в таком красивом месте, пусть даже и не так, как полагалось по канонам. Теперь ему было всё равно.
- Прости меня, милая Нарет, я не вернусь… - прошептал он, собрав оставшиеся силы, это было последним, что он сказал в своей жизни.
Потом ещё несколько минут он понаблюдал закат, а когда тонкая алая полосочка солнца окончательно скрылась за горизонтом, уронил голову на грудь и больше не дышал.
Так умер Риллори Манха.